С мамой, папой, сестрой и братом. Ольга - крайняя слева.
Гарная украинская дивчина...
С однокурсницами по училищу...
С "пожизненным" учителем Сергеем Павловичем Марковым.
Карл Файл - верный поклонник.
"Фаустина" была для Ольги "самым большим и значимым проектом".
В минувший понедельник приме Государственного театра оперы и балета РК, заслуженной артистке РФ Ольге Сосновской исполнилось 50 лет. И даже самый большой ресторан столицы республики, к огромному огорчению юбилярши, не смог вместить всех желающих поздравить ее. Впрочем, чему удивляться: благодаря удивительному по сегодняшним меркам дару – быть открытой, участливой и радушной для каждого, кто встретился на ее пути, Ольгу искренне любят и считают своим другом многие ее поклонники. Что и было видно накануне юбилея, когда за несколько часов нашей беседы ей приходилось десятки раз отрываться на телефонные звонки и приветливо, без малейшей тени раздражения, отвечать звонившим.
– Ольга, не перестаю удивляться Вашему абсолютно какому-то не «звездному» характеру. Всегда улыбка, хорошее настроение, сплошной позитив. И еще вот эта вообще не очень свойственная творческим личностям черта – не говорить плохо о других. Во всяком случае, за время нашего многолетнего знакомства я ни разу не слышала, чтобы Вы о ком-то обронили нелестное слово. Это природа или воспитание такое?
– Наверное, все-таки природа. Думаю, это у меня от моей любимой бабушки Нюси, ее все так звали в родной деревне Дмитровка. Это на Украине, в Кировоградской области.
А вообще Анну Никитичну – замечательную, добрую, справедливую, смелую, работящую мою бабушку обожали все. Она была удивительно радушным человеком, несмотря на все, что ей довелось испытать. Во время войны, например, в оккупированной деревне она укрывала в доме на чердаке русского радиста, поддерживала связь с партизанским отрядом, который располагался в «черном» лесу. У нас там такие леса – густые, солнце не пробьется, было где прятаться от фашистов. А мой отец, будучи совсем мальчишкой, носил партизанам в лес шифровки.
Бабушка всегда была очень гостеприимной. Еще по весне, в апреле, меня, сестру и брата родители отправляли из Инты к ней на каникулы – отогреваться и отъедаться. Мы просыпаемся, а на столе всегда блинчики, вареники, рыба жареная, ягоды. И каждый день, стоит отвалиться от стола, слышишь это ее легкое причитание: «Ой, дитяти, так ничего ж ны поили…» Ее вообще все обожали, вся деревня ходила к ней советоваться по любому вопросу. Или поплакаться. В гости к ней ездили многие, папа кого только не привозил. Хотя, бывало, сам любил поворчать: что, дескать, всех привечаешь, съели уже весь холодильник.
– Ну и петь Вы, конечно, любили с детства, как все украинские дивчины…
– А як же? Все были в какой-то степени музыкальные. У папы был замечательный аккордеон, немецкий. Мои бабушка с дедушкой постоянно пели. И хоры какие-то деревенские были, и посиделки с чудесными раскатистыми песнями. Украина, одним словом. И еще раньше всегда было много классики по радио, хочешь не хочешь, да слушаешь. Да и мама любила петь, она все время «прикипала» к радио в то время, когда шел «Рабочий полдень», а там всегда тоже было много классики, романсов.
Кстати, не так давно мы с супругом летели самолетом компании «ЮТэйр» и были приятно удивлены, когда, зайдя в салон, услышали Моцарта, «Польку Пиццикато» Штрауса... Оказалось, что художественный руководитель и основатель театра «Геликон-опера», народный артист России Дмитрий Бертман – посол авиакомпании «ЮТэйр» за рубежом по культуре.
– А в детстве-то Вы не хотели быть певицей?
– Никогда такой мысли не было. Просто петь было так же естественно, как умываться, например. Но ничего случайного в жизни нет.
Ходили мы как-то по нашему поселку Западный с подружками, пели хиты с модной тогда пластинки «По волне моей памяти» Давида Тухманова. Раз прошли под окнами учительницы математики, два, три. Надоели ей со страшной силой, записала она нас всех в школьный хор в обязательном порядке. В этом хоре мы пели к очередному юбилею Октябрьской революции что-то типа «По улице мира сто тысяч дорог…». Не знаю, как в этом многоголосье меня услышала руководитель большого смешанного хора Дома культуры шахты «Западная» Лариса Потапова, которая сказала: «Девочка, у тебя неплохой голос, приходи, нам нужны сопрано». А через какое-то время она же привела меня в ансамбль «Аэлита». Мне было так лестно, что все девчонки – девятиклассницы, а я еще только в шестом учусь. Жутко мне там нравилось петь, с ансамблем мы объездили весь Интинский район.
– Выходит, выбор был определен тогда?
– Да ничего подобного. Я вообще стояла на распутье, девчонки из ансамбля после школы ринулись поступать в Сыктывкар, в музыкальное тогда еще училище – кто на дирижера-хоровика, кто на домру. И никому, в том числе и мне, не пришло в голову, что можно поступать на «певицу», не зная ни одной ноты. Я вообще думала поступать на парикмахера, ведь я всегда всех стригла и себя в том числе. Но оказалось, что училище, в котором учат на цирюльника, в тот год набирало только на специалистов для сельской местности, так что мне было отказано. И я ударилась в грустные размышления: не пойти ли мне в таком случае куда-нибудь в кулинарный техникум, специальность-то надо было получать. Размышлениям этим я предавалась на главпочтамте. Вот тут и произошла такая небольшая, казалось бы, но довольно-таки знаковая вещь. В тот момент в зал почтамта зашли мои девчонки из «Аэлиты», которые уже поступили в училище. И рассказали, что на вокалиста можно поступить и без начального музыкального образования. Я, естественно, ринулась туда, благо через дорогу. Наткнулась на двух мужчин, выходящих из директорского кабинета, у которых и спросила, где тут на певицу можно поступить. Один из них оказался директором училища, другой – моим самым любимым и, как оказалось, пожизненным педагогом – Сергеем Павловичем Марковым. Вот так неожиданно произошла эта встреча. От судьбы, выходит, не уйти.
– Ольга, Вы были послушной ученицей, но однажды, как известно, все же ослушались своего педагога. Сергей Павлович ведь желал, чтобы Вы поступили в консерваторию Санкт-Петербурга, а Вы поступили в Петрозаводскую...
– Да, и там, к моему огромному сожалению, мне не повезло с педагогом. Она была чудесной женщиной, мы, можно сказать, почти дружили, но голос начал уходить, и меня это очень пугало. Спас меня опять-таки Сергей Павлович, все за короткое время восстановил. На старших курсах консерватории я уже начинала петь в нашем театре. Поначалу – небольшие партии, Бабочку в «Мухе-Цокотухе», например. А о партиях героини и не помышляла, да и вообще была уверена, что я больше субретка, поэтому учила роль Адели, Арсены в «Цыганском бароне». А в театре в то время была одна яркая героиня – Вера Плахотная. И вдруг – поразительно, но мне дают спеть партию Розалинды в «Летучей мыши», которую уже поют и Плахотная, и Майя Быстрова.
– Что ж тут поразительного: молодая, высокая, сценичная, красивый голос…
– Это осознание ведь не сразу приходит. Конечно, мне очень помогли мои дорогие наставницы – Валентина Мефодьевна Ищенко, Галина Савватьевна Кузнецовская, которые прививали мне аристократические навыки. Понимаете, я же была в общем-то сельской девчонкой, курсы благородных девиц не заканчивала, не знала, как веер правильно держать, как спину «носить», как правильно сидеть, нос могла почесать на сцене. А Галина Савватьевна была большой поклонницей Татьяны Шмыги, этой леди советской и российской сцены, да и сама она была удивительно органична и естественна, легко танцевала, выделялась своей пластичностью. Вообще мэтры сцены меня очень поддержали: Эдуард Шмеркович, Николай Шульгин, Изольда Харламова, Леонард Ильчуков… Да и мой педагог Сергей Павлович, который, кстати, в свое время и привел Плахотную в театр. Мы ведь никогда не прекращали заниматься с ним, он меня не оставлял, можно сказать, до последнего его вздоха.
В общем, моя Розалинда имела успех, я услышала так много хороших слов в свой адрес и от зрителей, и от оркестра. Потом помню, как я плакала, репетируя свою Виолетту в «Травиате», которую в 1990 году восстанавливал замечательный главный дирижер театра Леонид Мулаев. Эту партию доверили мне и Альфие Коротаевой. Премьера со мной была назначена на 6 мая, поэтому мы репетировали все майские праздники без перерыва. Мулаев работал не только над нотами, но и над тембром, над характером героини. Удивительные какие-то вещи для меня говорил. Например: вот тут надо петь «темным» звуком или «пойми, что должна вот сейчас чувствовать Виолетта, ведь она куртизанка и, может быть, впервые в жизни полюбила по-настоящему».
Потом уже, когда театр возглавила Ия Петровна Бобракова, опер стало больше, театр поменял статус, тогда для молодых солисток и началось раздолье: «Травиата», «Риголетто», «Севильский цирюльник». Причем я чувствовала себя как в поговорке о ласковом теленке, который двух мамок сосет. Нас было три молодых солистки: Елена Лагода – драматическое сопрано, Альфия Коротаева – колоратурное, а у меня – лирико-колоратурное, то есть я могла пробовать себя практически во всем – и где высокие ноты, и где низы. Вообще мне всегда нравились драматические героини: Тоска, Лиза, Марфа в «Царской невесте», Антонида… Честно говоря, мне всегда говорили, что для итальянских опер нужен голос «темного» тембра, более плотного, а у меня – «светлый», больше подходящий для русских опер.
– А когда Вы пережили первый триумф?
– В 1995 году в нашем театре работал потрясающий главный дирижер Александр Ситников, который тесно сотрудничал с Казанской оперой. Однажды он позвонил, сообщив, что театр Казани объявил прослушивание на «Травиату» для поездки за границу. В общем, я все бросила и поехала. Денег на билет не было, но мне, спасибо им огромное, заняли Виктор Петрович Морозов (в ту пору руководитель ансамбля «Асья кыа – ред.) с супругой Аллой Константиновной. Они так и сказали: этот шанс, Ольга, нужно использовать. Прослушивание было назначено, скажем, на 11 часов, но из-за задержки рейса мой самолет только в 11 приземлился в Казани. Приехала в самый процесс, ведь Виолетт прослушивалось много, порядка 40 солисток. В общем, я влетела в театр как угорелая, спешно отправилась переодеваться, вытащила свое бархатное платье из чемодана и обнаружила, что оно совершенно «жмаканое». Что делать, побрызгала его от души водой и вышла на сцену. Мокрая, зато красивая. И прошла прослушивание, став одной из трех Виолетт, отобранных для турне. Потом были незабываемые гастроли по Бельгии и Голландии, почти два месяца работы.
– Ольга, не всегда в Вашей жизни был такой истовый продюсер и заботливый муж, как Владимир Юрковский. Известно, что, когда вы начали встречаться, у каждого за плечами уже была своя история. И к вашему роману отношение в театре тоже поначалу было далеко неоднозначным, тем более что в творческих коллективах подобные истории воспринимаются остро. Так или иначе, но Вы прошли это испытание. Не могли бы Вы вспомнить о том времени и вообще рассказать, как вы жили, как складывался быт?
– В театр в то время пришло много молодых пар, в том числе и мы с Алексеем Лыковым, это мой первый супруг. Он был замечательный артист, обаятельный человек, но карьера у него как-то не складывалась. У меня же все происходило наоборот. Одним словом, со временем, и это очень ощущалось, у Алексея возник комплекс: ему казалось, что его воспринимают только как мужа Сосновской. Но главная проблема была не в этом. В этой семье Господь не дал детей, и для меня это было осознавать просто убийственно. А у Владимира к тому времени тоже как-то исчерпалась семейная жизнь. Тут-то все как-то и началось. Кстати, расписались мы тогда, когда я была уже беременна вторым сыном.
– Судя по всему, он замечательный отец?
– Самый лучший и очень заботливый. Надо было видеть, как он все воспринимал: пеленки, улыбки, детский сон. Это ведь он с виду кажется несколько, может быть, заносчивым, колючим, но на самом деле он совершенно другой. Шипы – это своего рода защита, ведь он учился в Москве, эта маска еще оттуда. Предвижу вопрос о его сыне от первого брака, но, увы, так часто бывает: отцовство просыпается не сразу. Но и не секрет, что несколько лет потом Андрей жил с нами как наш старший сын, прекрасно ладил со своими братьями. Сегодня Андрею уже 24, он отслужил в армии, в ансамбле песни и пляски, заканчивает училище при Академии музыки им. Гнесиных.
– Ну и, конечно, немало пересудов было с появлением продюсерского центра Владимира Юрковского. Злые языки поговаривали, что создан он с целью продвижения одного-единственного человека – Вас...
– И эти злые языки, кстати, прекрасно знают, что не одного. И ансамбль «Дивертисмент», и группа «Балалайка», и немало солистов работали с этим центром. Грош цена сегодня всем этим сплетням. Каждому артисту нужен продюсер, импресарио, нами надо заниматься, предлагать, договариваться о концертах. И поверьте, эта организация – безумно сложное дело. Сегодня, к счастью, продюсерство – это нормальная практика и для России. А в Европе эта система отлажена давно, никто не будет разговаривать с артистом, переговоры давно ведутся только с продюсером.
Ревностное отношению к продюсерскому центру Юрковского мы особенно почувствовали, когда вышли первые календари «с Сосновской», а потом – первый мой диск, записанный на студии «ЮМАК».
– С помощью центра Юрковского была ведь поставлена и первая транс-опера. С размахом, конечно, прошел этот блестящий во всех смыслах проект – «Фаустина». Не вернетесь к нему больше?
– Это чрезвычайно сложно, практически нужно ставить все по-новому, вы же помните, сколько там всего было: балет, которого сейчас нет, вся эта техника навороченная, освещение дюралайт. Даже того шикарного мотоцикла «Ямаха» тоже нет, разбился. Забавно: когда мы гастролировали с «Фаустиной» по Ухте и Усинску, то кинули клич, что нам нужен байкер и машина соответственно. Приехало человек сорок этих байкеров, но ни одного железного коня, похожего на нашего прежнего красавца, даже близко не было.
Да, «Фаустина», конечно, была самым большим и значимым для меня проектом: 13 арий, которые, что бы там ни говорили, но подчеркну – за исключением одной, я пела сама, вживую. Как ломовая лошадь работала, тем более если учесть, что премьеры шли одна за другой, ежедневно.
Вообще, знаете, мы так привыкли не обращать внимания на все эти злопыхательства, в том числе и по поводу Владимира. Хотя порой бывало действительно… как нож к горлу. Особенно в ту пору, когда он был министром культуры и один весьма уважаемый и известный человек опубликовал в одной республиканской газете материал о том, что на конкурс юных вокалистов на приз Сосновской уходят такие средства, в то время как все остальное летит в финансовую пропасть. Это была ложь, высосанная из пальца, я хотела даже обращаться в суд, но… Бог ему судья, в общем. В данной истории, как и во многих, я чаще думаю о том, что заставило человека так поступить, какие мотивы.
– Меня удивляет тот факт, что Вы нередко выступаете на совсем уж не сценических площадках: в школах, например, в больницах. Не умеете отказывать?
– У Ирины Хакамады я как-то прочитала и соглашусь с ней на сто процентов: «Если ничего не делать, тебя очень быстро забудут». Поэтому она, например, не отказывается принимать участие в телешоу разного толка. Всегда, правда, есть грань, через которую уважающий себя артист переступать не будет. Лично мне очень хочется все делать искренне и с душой. Петь в больнице? А почему нет? Я очень благодарна многим врачам. Согласна петь и в Доме пионеров, где занимались мои сыновья, и в школе, куда меня пригласили сами подростки...
– А бывают ли все-таки истории, когда Вам приходится отказываться от выступлений, даже если есть время?
– Конечно, деньги для меня пахнут. И ведь одно дело петь для врачей или пациентов поликлиники, и совсем другое – для нефтяников. И еще я никогда не буду петь на выборах и толкать речь за человека, если не знаю его лично или он мне категорически несимпатичен. Еще раз повторюсь, что перед зрителями я стараюсь не лукавить.
– У вас в доме ежегодно во время фестиваля «Сыктывкарса тулыс» гостит замечательный товарищ из Баварии Карл Файл – большой поклонник артистов нашего театра. И в эти дни он специально приехал поздравить Вас. Вы настолько дружны?
– Карл замечательный, конечно, он может снять в Сыктывкаре любые апартаменты, но очень любит гостить у нас. Ему все так нравится: наша суета, наши кашки, наши гренки. Перед юбилеем, зная, что в доме будет полно гостей, мы хотели предложить ему другие, более комфортные и спокойные условия для проживания, но он, узнав об этом, заранее позвонил и сообщил, что у него уже стресс от этой новости и никуда он больше не желает, только к нам. Чудесный человек, он нас тоже постоянно выручает, когда мы гастролируем в Европе.
– Ольга, Вы всегда в полете: бесконечные концерты, международные конкурсы, в которых Вы работаете как член жюри. Помимо того, насколько известно, еще и продолжаете дело своего любимого педагога Сергея Павловича Маркова. У Вас такая потребность в педагогической деятельности?
– Я бы сказала иначе. Просто есть очень хорошие молодые вокалисты, которым, как и мне когда-то, нужна школа этого педагога. А поездки... Я не могу долго жить без солнца, без поездок, без интересных встреч, без людей, от которых я заряжаюсь как аккумулятор. И дай бог, чтобы все это продолжалось как можно дольше.
Марина ЩЕРБИНИНА.
Фото Дмитрия НАПАЛКОВА
и из личного архива
Ольги СОСНОВСКОЙ.
В минувшую среду Ольга Сосновская принимала поздравления на сцене родного театра. Любимую певицу поздравляли многочисленные поклонники, в числе которых был почти весь артистический и политический бомонд республики. Безусловно, одним из самых отрадных фактов стало участие в концерте ее близких – супруга и продюсера Владимира Юрковского, младших Юрковских – Александра и Алексея. Празднование юбилея Ольги Сосновской продолжится в воскресенье опереттой «Летучая мышь», которая стала своего рода стартовой площадкой в творческом пути певицы. Именно в этой оперетте она сыграла первую в своей жизни главную роль.
Понимаете, я же была в общем-то сельской девчонкой, курсы благородных девиц не заканчивала, не знала, как веер правильно держать, как спину «носить», как правильно сидеть, нос могла почесать на сцене.
Мы привыкли не обращать внимания на все эти злопыхательства, в том числе и по поводу Владимира. Хотя порой бывало действительно… как нож к горлу. Особенно в ту пору, когда он был министром культуры.
